Она легла и посмотрела на тумбочку у противоположной стороны кровати. Будильник Боба. Запасная пара очков для чтения. Книга Пола Янга «Хижина». Пару дней назад он сказал ей: «Ты должна обязательно прочесть ее. Она перевернет твое представление о мире».

Дарси выключила лампу, но перед ней тут же возникла Стейси Мур – голова в кукурузе, – и она снова включила свет. Обычно темнота была ей приятна, означая приближение сна, но только не сегодня. Сегодня в темноте был «гарем» Боба.

Это еще неизвестно. Не забывай, что ты ничего не знаешь наверняка.

Но если в доме много кошачьей шерсти…

Хватит уже об этой шерсти!

Она лежала, широко раскрыв глаза, а роившиеся в голове мысли беспрестанно перескакивали с одного на другое. Дарси думала о жертвах, о детях, о себе и вдруг даже вспомнила давно забытую библейскую историю, как Иисус молился в Гефсиманском саду. Решив, что в мучительных размышлениях провела не меньше часа, Дарси бросила взгляд на будильник Боба и поразилась: прошло всего двенадцать минут. Приподнявшись на локте, она повернула будильник циферблатом к стене.

Он не вернется раньше шести часов вечера завтрашнего дня… хотя формально завтра уже наступило, ведь сейчас первый час. Но все равно у нее было восемнадцать часов. Вполне достаточно, чтобы принять какое-то решение. Конечно, если бы она могла уснуть, это очень помогло бы – сон обладал способностью возвращать ясность мысли, – но рассчитывать на это не приходилось. Едва Дарси начинала впадать в полузабытье, как ей тут же вспоминались Марджори Дюваль, или Стейси Мур, или – самое ужасное – десятилетний Роберт Шейверстон. «ОН НЕ “СТРАДАЛ”». И сон тут же улетучивался. Ей вдруг подумалось, что она больше никогда не сможет уснуть. Конечно, такое невозможно, но сейчас, когда даже после полоскания во рту ощущался привкус рвоты, а сон так и не пришел, это казалось вполне реальным.

В какой-то момент ей вспомнилось, как в раннем детстве она ходила по дому и заглядывала в зеркала. Дарси прижималась к ним носом, приставив к лицу с обеих сторон ладони и задерживая дыхание, чтобы поверхность не запотела.

Застав ее за этим занятием, мама всегда ругалась. «На зеркале останется пятно, и мне придется его вытирать. Что за странное желание вечно себя разглядывать? Все равно красивее не станешь! И зачем так прижиматься к зеркалу? Ты же ничего не увидишь!»

Сколько ей тогда было лет? Четыре года? Пять? Слишком мало, чтобы объяснить: ее интересовало вовсе не отражение. Во всяком случае, не оно было главным. Дарси верила, что зеркала позволяют заглянуть в другую жизнь, что в отражении она видела не их гостиную или ванную комнату, а гостиную или ванную комнату совершенно другой семьи. Не Мэдсенов, а, например, Мэтсенов. Потому что в зеркале все было похоже, но не так, как в жизни, и если смотреть достаточно долго, то можно заметить различия. Ковер оказывался овальным, а не круглым, как у них дома, дверная ручка «меняла» защелку на щеколду, а выключатель висел с другой стороны двери. И девочка в зеркале была похожей, но не точно такой, как она. Дарси не сомневалась: они были родственницами, например зеркальными сестрами, но все же разными людьми. И ту маленькую девочку звали вовсе не Дарселлен Мэдсен, а, например, Джейн, Сандра или даже Элинор Ригби, которая по какой-то причине (по какой-то жуткой причине) подбирала рис, рассыпанный на свадьбе в церкви [52].

Лежа на своей стороне кровати в пятне света от прикроватной лампы, Дарси начала незаметно погружаться в полузабытье. Она подумала, что если бы сумела тогда рассказать матери о другой, не похожей на нее девочке по ту сторону зеркала, ее бы наверняка отвели к детскому психологу. Но вообще-то ее интересовала совсем не та девочка. Ее интересовал мир, существовавший в зазеркалье, и, окажись она в том, другом, доме, мир реальный продолжал бы жить своей жизнью и дожидаться ее возвращения.

Со временем эти мысли исчезли, чему немало содействовало появление новой куклы, получившей имя миссис Баттеруорт, потому что так назывался любимый сироп для блинов, и нового кукольного домика. Тогда воображение Дарси переключилось на обычную для девочек игру в дочки-матери: готовку, уборку, магазины, воспитание кукол, переодевание и тому подобное. И вот сейчас после стольких лет она снова заглянула в зазеркалье, где уже давно поселился муж повзрослевшей девочки и творил что-то ужасное.

Отличное качество за разумную цену – любимое выражение Боба, вполне годившееся для девиза всех бухгалтеров.

Грудь вперед и нос по ветру – неизменный ответ на вопрос «Как дела?», который знали все скауты, ходившие с Бобом в поход по «Тропе мертвеца». И наверняка среди них оказалось немало тех, кто забрал эту фразу в свою взрослую жизнь.

Мужчины предпочитают блондинок, потому что с брюнетками труднее поладить…

Затем Дарси все-таки сморил сон, и, хотя ему было не под силу полностью снять напряжение, морщинки у нее на лбу и по углам красных и распухших от слез глаз все же немного разгладились. Она спала неглубоко и пошевелилась, услышав, как к дому подъехала машина мужа, но тут же снова провалилась в сон. Ее бы точно разбудил яркий свет фар внедорожника, осветивший потолок спальни, однако Боб предусмотрительно выключил их при подъезде к дому.

По ее щеке водила бархатной лапкой кошка. Очень осторожно, но очень настойчиво.

Дарси хотела ее прогнать, но рука будто налилась свинцом. И все это происходило во сне, ведь у них не было никакой кошки. «Если в доме много кошачьей шерсти, то наверняка где-то есть и кошка», – услужливо подсказывало пробуждающееся сознание.

Теперь кошка осторожно убрала челку со лба Дарси и нежно погладила кожу, только это не могла быть кошка, поскольку кошки не разговаривают.

– Проснись, Дарси, милая. Нам надо поговорить.

Голос тихий и успокаивающий, совсем как прикосновения. Голос Боба. И не кошачья лапка, а рука мужа. Только этого не может быть, потому что он в Мон…

Она открыла глаза и увидела, что перед ней на кровати сидел действительно он и нежно гладил лицо и волосы, как часто делал, когда она раскисала. На нем была выходная тройка, которую он шутливо называл «костюмчик», пиджак расстегнут, верхняя пуговица рубашки тоже. Из кармана пиджака торчал уголок галстука, будто показывая язык. Бросив взгляд на живот, нависший над ремнем, она поймала себя на мысли, что едва не сказала: «Бобби, тебе надо поберечь сердце и последить за весом».

– Ка… – С ее губ сорвалось нечто невразумительное, похожее на карканье.

Он улыбнулся, продолжив нежно водить пальцами по ее волосам, лицу и шее. Она откашлялась и повторила вопрос:

– Как ты здесь оказался, Бобби? Сейчас… – Она подняла голову, чтобы посмотреть на